Все горожане, способные держать оружие, заняли свои боевые посты. Несколько кораблей - те, которых не жалко, доверили добровольцам из союзной Платеи, «неопытным, правда, в мореплавании, но доблестным и отважным». В результате, даже оставив достаточный резервный флот в родных водах, афиняне сумели послать к Эвбее не сто кораблей, как было обговорено раньше, а 127. Другие города, среди которых крупнейшие - Кориф и Эгина, тоже послали столько, сколько могли.

Всякого, кто наблюдал союзный флот, огибавший мыс Суний и бравший курс на север, это зрелище не оставило равнодушным: трирема за триремой, весла пенят воду, поднимаясь и опускаясь в такт. К Эвбее приближался 271 боевой корабль. Без сомнения, флот под командованием Великого Царя был куда многочисленней, и все равно смелость афинян вдохновляла.

Командование, согласно условиям, обсуждавшимся за год до этого в Элленионе, поручили спартанцу, аристократу по имени Еврибиад. Его соотечественники понимали, какая в этом скрывается горькая ирония. Мучимые сознанием, что они поступают плохо, нарушая Олимпийское перемирие, но видя, что другие города вступают в войну, они не могли не ощущать уколов своему чувству чести. Им надлежало стеречь подступы на суше так же, как другие стерегли подступы на море; теперь это был их долг, от которого спартанцы уже не могли отмахнуться.

В конце концов компромисс, чтобы оградить их от ярости богов, был найден, ведь боги требовали от них верности своим обязательствам. Почему бы, если нельзя отправить целую армию, не послать авангард удерживать перевал? Поскольку другие города, лежащие вдоль двухсотмильной дороги, что вьется от Лакедемона к Фермопилам, согласились заполнить ее своей военной силой, с какой стати небольшой отряд спартанцев должен был отступать? Тем более что отряд этот состоял из самой стойкой, самой мужественной элиты. И тем более, если только нет ошибки в переданном всему миру известии о решении, принятом спартанцами, его возглавляет царь.

Леонид - так звали того, кто взвалил на себя опасную задачу. Как представитель старшей царской династии, он понимал, что, поступая так, он выполняет долг, но, кроме того, у него были и личные мотивы. Призраки убитых персидских послов не оказались не единственными фантомами, посещавшими в то лето Лакедемон.