Греки слушали рассказы этих путешественников с завистливым блеском в глазах и понимали, что они, в общем-то, опоздали на африканский рынок, где можно было разбогатеть за здорово живешь; и все же, хотя и оттесненные от Африки и Испании искушенными конкурентами, они тоже набрели на западе на рубежи, сулившие благоприятные перспективы. Хотя их первая колония на острове Искья в Неаполитанском заливе уже привлекала до них финикийских инвесторов, партнерство со старым врагом не сложилось.
Довольно скоро по всей Италии и Сицилии оно скатилось к обычной конфронтации. Поскольку греческих поселенцев прибывало все больше, сама их численность стала приобретать определенный вес. А они все приезжали - с острова Эвбея, из Коринфа, Мегар, Ионии. Приток колонистов в приморские земли превзошел по масштабу последовавший за открытием Америки два тысячелетия спустя. К исходу восьмого века до Рождества Христова на побережье Италии или Сицилии что ни год появлялся новый город. Даже местное население заговорило о «Великой Греции».
Конечно, ко времени, когда поток массовой колонизации заметно поиссяк к середине шестого века до Рождества Христова, дикий Запад был наполовину укрощен. Все, что делали там колонисты, поражало своей монументальностью: возводимые сооружения в новом греческом мире принимали размеры более грандиозные, чем в старом; храмы разрастались ввысь и вширь; краски подбирались все ярче и цветастее.
Даже удовольствия, которым предавался западный человек, отдавали чем-то недобрым. В Сибарисс, городе на юге Италии, вызывавшем у соседей и отвращение, и притягательность, щеголи лежали, развалившись на ложах из розовых лепестков, а после жаловались друг другу на волдыри. Их лошади во время военных действий, едва услышав мелодию флейты, доносившуюся из рядов противника, начинали подрагивать и с безупречной синхронностью исполняли танцевальные па.
Сибариси не удалось избежать гибели, и она оказалась поучительной. Город, захваченный в 510 году до н. э. силами вражеской коалиции, был разрушен, точнее - стерт с лица земли. На западе и расцвет, и катастрофа представали в одинаковом грозовом, экстравагантном виде.
Союзники, встретившиеся в Элленионе, решили, отправив троих шпионов на восток, послать также миссию и в противоположном направлении. Все понимали, что западные греки могли сколько угодно прожигать жизнь в розовых лепестках и ночных танцах до упаду, но и они под влиянием воинственного духа становились солдатами, способными нагонять на врага ужас.
Тиран по имени Гелон, жестокий и безудержно грубый авантюрист, захвативший четырьмя годами раньше власть в сицилийском порту Сиракузы, оказался на редкость подходящим для роли спасителя Греции. Впечатляла его репутация человека действия, проистекавшая из его неуживчивости. К тому времени он успел не хуже каких-нибудь ассирийцев расправиться с тремя соседними городами и пригнать в Сиракузы их жителей (если только не продал их в рабство на месте), а свои морские и сухопутные силы он возвел почти что до уровня армий и флотов восточных владычеств. Эта милитаристская жилка и делала его будущим противовесом Царю Царей.
