Не зная, какие действия дальше предпримет Царь Царей, Леонид должен был подготовить свой элитный отряд к любой неожиданности. Весь день продолжалось яростное сражение. Когда к вечеру тени стали удлиняться, греки, расправившись с мидянами и подкреплением из Суз, не обнаружили, что перед ними именно такой непредвиденный момент. Сверкнуло усыпанное драгоценными каменьями оружие, блеснули необычно яркие цвета - и отряд Бессмертных, лучших среди персов, как спартанцы были лучшими среди греков, выдвинулся к перевалу.
Навстречу ему Леонид послал своих гвардейцев: «Лакедемоняне доблестно бились с врагом и показали свое незабываемое искусство в военном деле». Как и следовало ожидать, они проявили смелость и решимость, а еще - талант убийственного маневрирования. По сигналу они делали вид, что бросаются в паническое бегство, и вдруг, как только враг начинал ликовать в предвкушении победы и совершенно забывал о дисциплине, спартанцы поворачивались, восстанавливали ряды своих непробиваемых щитов и атаковали преследователей.
Подобная тактика оказалась вдвойне разрушительной для нападавших: помимо нанесения потерь, она с грубой очевидностью служила им жестоким напоминанием о том, что спартанская доблесть не иссякает даже после целого дня сражения, несмотря на зной, кровь, зловоние и досаждавших им мух. Не желая впустую растрачивать свои лучшие силы, Великий Царь в конце концов приказал Бессмертным отступить, и те ушли через Западные Ворота. Вечером перевал был закрыт - мраком ночи и спартанскими защитниками.
В ту ночь под далекие раскаты грома, доносившиеся со стороны Магнезии, пошел дождь, и его косые струи медленно, но верно превращали поле в жижу из крови и грязи. На драгоценных камнях, обвивавших шеи сраженных гвардейцев Ксеркса, отражался свет тусклых факелов, зажженных часовыми, и это казалось издевательством над грязной бойней. Не так ли и притязания Царя Царей?
Леонид отчаянно размышлял над всем этим. Он прекрасно понимал, что не может поддаться самоуспокоению, хотя его позиции, как неприступные и неуязвимые для лобовой атаки, оправдали возложенные на них надежды. Но все зависело от того, насколько сильны - или слабы - фланги. Посланцы из фокейского лагеря, которые, спотыкаясь и скользя, спустились к Фермопилам с высокого склона горы Каллидром, заверили его, что подступы к горе свободны; но о связи с флотом на мысе Артемисии ввиду ухудшившейся погоды, и без того ненастной, не могло быть и речи.
Как и в бурю, прогремевшую накануне, Леонид мог только слушать вой ветра, кутаться в свой алый плащ и надеяться на лучшее. Может быть, его успокоило бы то, что день, ставший для защитников Фермопил днем триумфа их стойкости, для флотоводцев Артемисия прошел совершенно иначе.
