Клисфен, в свое время совершивший немало подлостей, тем не менее еще не опускался так низко. При всей своей ловкости в жульничестве и сплетнях он был чем-то значительно большим, нежели аморальным политиком, который использует пропаганду своего врага. Твердо решив не допустить, чтобы Афины превратились в покорного данника Спарты, он не мог также не признавать, что Исагор и его приспешники вели уже исчерпавшую себя войну.
Немногие афиняне были способны понять, что характер их города успел необратимо измениться. Местная власть при тиранах находилась в тени, растворилась в жарких объятиях элиты, некогда столь цепко прибравшей ее себе. Ну а теперь, когда тирании не стало, сложно было определить, с кем же эта власть. Принадлежала ли она избранным семействам, таким, как Алкмеониды или Филаиды, у которых еще оставался собственный тыл? Все могло быть.
Клисфен после возвращения в Афины продемонстрировал, что даже самый знатный из Евпатридов, будучи ослаблен изгнанием и унижен сотрудничеством с неприятелем, гибельно привязан к их престижу. Опасаясь Исагора, он предпочел обратиться за поддержкой не к другой фракции в составе элиты, как было принято у людей его круга, к людям с состоянием и с хорошим происхождением; вместо этого Клисфен решил «прильнуть к истокам».
И, обращаясь к гражданам на Народном собрании, он предложил то, что, по существу, являлось революцией. Если такие люди, как Гиппий, как Писистрат и даже как Солон, всегда утверждали, что они по-настоящему полновластны, что ж, хорошо - пусть у них остается власть над городом, которая им к лицу. Пусть они спорят о политической линии, голосуют за нее и без оглядки на классовые различия или богатство добиваются ее выполнения. Пусть власть - «кратия» - будет отдана демосу. Короче, пусть Афины станут демократией.
Нечего говорить: программа такая неожиданная и настолько сверхрадикальная, что у нее не было и не могло быть прецедента. Политические недруги, застигнутые врасплох, разразились негодованием. И хотя предложения Клисфена, что не удивительно, «завоевали ему идущую от всего сердца поддержку народа», они показались Исагору и его последователям проявлением просто чудовищной безответственности - безрассудной и циничной, даже по стандартам былых маневров Алкмеонидов.
Еще более неудобоваримым это оказалось для аристократов. Меры, предпринятые Клисфеном, по размаху амбиций и блеску замысла вовсе не напоминали импровизаций загнанного в угол картежника. В них от начала до конца чувствовалась тщательная проработка. У Клисфена в его горестном изгнании не было недостатка времени, чтобы поразмышлять о том, как амбиции знати, его собственные поползновения и претензии других кланов Евпатридов привели к десятилетиям внутренних распрей и к злоупотреблению властью.
