Но все равно подлинная слава в Спарте доставалась тем, кто сражался не ради собственного тщеславия, а ради всех, ощущая себя, как звено в едином механизме. Великая слава в то страшное утро была добыта в фаланге каждым. И «возлиянье совершат кровавое копьем дорийским греки под Платеями», - только так достигалась победа. Те, кто завоевывал ее, с самого рождения получал закалку, чтобы воевать, убивать и никогда не сдаваться.

Спустившись по усеянному стрелами склону, они вломились в передние ряды врагов, и это было для спартанцев тем испытанием, к котором ...

Правда, с прибытием запыхавшихся людей Амомфарета появилась какая-то перспектива, но другой надежды - на подкрепление - уже не оставалось. И спартанцы с тегейцами одни должны были встретить Мардония с его одиннадцатью с половиной тысячами элитных воинов, не знавших себе равных. И уже полетели дротики, юркие саки выпускали па скаку свои стрелы, острия с грохотом ударялись в стену щитов. Потом из-за всадников появились отборные части варварской пехоты. Кавалерия Мардония отходила, а его пехота, держась на расстоянии от ощетинившейся фаланги, выставила стену из плетеных щит ...

Согласно второй версии, этот же Амомфарет упоминается как один из трех спартанцев, которые особо отличились при Платеях (а какая могла быть награда, если имел место бунт?). Вероятнее всего, этот Амомфарет требовал для своих воинов особой чести - получить крайне опасное задание.

Солнце уже всходило, а отступление лакедемонян и тегейцев только начиналось, и необходимо было удерживать гряду холмов как можно дольше, прикрывая отход. Поэтому Амомфарет со своими людьми сразу же, как только Павсаний отдал приказ спартанским товарищам и афинянам начать отступление, остал ...

Прошел день, за ним другой. Афинская пехота была истерзана и измучена бесконечными вражескими атаками. Но чем наглее вели себя персы, тем яростнее становились те, кто превратился для них в неподвижную мишень: «Ибо грекам нелегко было подступиться к конным лучникам». А резвые, вертящиеся волчком вражеские всадники на пределе скорости и изворотливости лезли на рожон, забираясь все дальше, и наконец на третий день безнаказанного изматывания противника, кавалерия, обойдя гряду холмов, прорвалась в тыл греческой фаланги. Прямо на пути персов находился драгоценный ...

Мардоний, набравшись опыта в борьбе с греками, знал, что инстинкт толкает армию гоплитов вступить в битву. А Мардоний выжидал: посредством неопровержимых предзнаменований предупредили персидское командование воздержаться от атаки, и Мардоний, как никто, готов был подчиниться.

Время, казалось, позволяло выдерживать паузу. Всего в пяти милях, в Фивах, было «собрано много продовольствия и корма для вьючных животных», а у Мардония в запасе имелось достаточно ценностей, чтобы засыпать греческий лагерь золотом. Он поступил, как ему подсказали боги:

Хитро спланированный двойной захват, но он не удался. Во-первых, кавалерийский набег совсем не деморализовал греков, он даже поднял их боевой дух. Перс, возглавлявший атаку, здоровенный щеголь, который въехал на поле битвы в пурпурной тунике и великолепной кирасе из золотой рыбьей чешуи, потерял в бою своего нисейского коня и вскоре был убит, а его тело выставили на повозке - на потеху греческому войску. К тому же довольно скоро греки раскрыли предательство в своих рядах.

Аристид, не желая совать свой нос слишком далеко в эту грязь, для порядка